Сегодня Вам представлены произведения моего друга Сергея Трофимова. Нам бы очень хотелось узнать Ваше мнение о них.

                                      Моей бабушке
     Вот уже третью ночь подряд под свист тормозов и шум проезжающих по шоссе машин не могу уснуть или может просто еще не привык к городской жизни, ведь еще совсем недавно в летнюю теплую ночь я спокойно засыпал под несмолкающую колыбель сверчков. Наверное, еще с раннего детства я знал один хороший метод чтобы заснуть: нужно было лишь о чем-нибудь помечтать как сразу проваливался в глубокий крепкий сон, но теперь мне кажется этот способ неосуществим. Вместо того чтобы мечтать или строить какие-нибудь планы на жизнь я почему-то все чаще с грустью и тоскою в сердце вспоминаю свою деревушку и проведенные в ней золотые дни юности. Снова пытаюсь закрыть глаза и опять вижу тоже, что и две предыдущие ночи: вижу наш небольшой серенький бревенчатый дом с заросшим сиренью и малиной палисадником,  вижу чуть покосившийся от старости такой же серый колодец и непременно вижу тебя, моя милая бабушка, вижу, как ты идешь за водой, привычным движением руки крутишь скрипящий барабан, а потом с той же непринужденностью, когда ведро выйдет из темного туннеля колодца, переливаешь его в другое и медленным шагом идешь домой. Но что-то снова тебя останавливает, ты ставишь ведро на землю, поправляешь заношенный цветастый платок,  приставляешь ко лбу козырек, сложенный из исхудалой и сморщенной ладони и начинаешь задумчиво всматриваться в даль, словно хочешь что-нибудь там увидеть. Бабушка, ты видишь перед собой небольшой овраг, заросший прутьями ив, за оврагом заросшее непролазным бурьяном поле, от которого по осени так сильно тянет запахом полыни, а впереди далеко-далеко видна гористая местность, где лес сливается с синевой горизонта. Ты иногда по целому часу так стоишь и смотришь и бывают, наверное, минуты, когда ты начинаешь ненавидеть и проклинать эту безответную даль пейзажей, этот неизведанный синеющий горизонт повлекший меня за собой. Но поутру эта загадочная для тебя даль становится светлой, лишь потому, что я теперь живу там. И я прекрасно знаю, что ты устаешь меня ждать, устаешь смотреть, когда же я покажусь чернеющим силуэтом со стороны оврага.
     Все чаще и чаще я задаюсь вопросом: «Как ты там?» и опять не нахожу ответа и в этот момент сердце мое как бы сжимается в небольшой комочек и болит, но со временем боль утихает и мне ничего не остается делать, как умолять тебя бабушка, чтобы ты дождалась меня. Я, конечно, приду к тебе тем заброшенным полем и, конечно же, непременно с букетом полевых цветов как раньше, а если это случится весной, то в руке у меня будут ландыши, такие же ласковые и нежные как твои глаза и ладони.

                                          Осознание
     Осенний слабый дождь был бы не слышен за двойными рамами окна, если бы не перевернутое вверх дном жестяное ведро, забытое еще с лета под окном.
     Капли дождя, падающие с крыши, стучат по дну ведра глухим звоном. Ритм ударов капель похож на ритм настенных часов отстукивающих секунды, которые переливаются в минуты и т.д.
     Тик-так, тук-тук… Эти звуки не дают мне покоя. Мне начинает казаться, что они слились в единый, для того чтобы мне напомнить о том, что время моей жизни бесследно уходит.
     Что же делать? Как остановить этот поток времени и как вернуть его? Но вместо ответа я слышу опять: тик-так, тук-тук. Вот еще одни секунды воплотились в капли дождя и стремительно канули в вечность.
     Боже мой, может также, обычным звуком, уходили, падая в вечность, мои юные дни. А я не слышал. Дни, когда я еще мог выбрать сам себе дорогу в этом мире, а не поддаваться, как теперь, стечению обстоятельств.
     Тик-так, тук-тук – слышу я вновь, размышляя. Но все больнее и больнее становится от этих звуков и осознание бесцельно прожитых дней.

                                             Волчок
     Как прекрасно прогуляться по весеннему лесу, когда снег только что растаял, а земля едва успела оттаять и кое-где просохнуть.
     В этот весенний предвечерний час я не смог усидеть дома. Одному идти в лес было скучно, да и вообще хотелось с кем-нибудь поговорить. Под предлогом, что идем на охоту на вальдшнепа, мне удалось вытащить моего друга из дома. Мой друг никогда не был охотником, да я и сам редко охочусь, мое старое охотничье ружье всегда для меня служило лишь поводом лишний раз побродить по лесу.
     Стремительными шагами мы быстро дошли до леса, где резко повеяло свежестью осиновой коры и сыростью прошлогодних листьев. Рядом с нами, радуясь весенней свободе, бежал черный, от нечистокровной овчарки, щенок, быстро перебирая еще короткими лапами. Все наши попытки оставить щенка дома не увенчались успехом и, мы решили взять его с собой, думая, что он не повредит нашей охоте.
     Удивительно сколько в щенке было энергии, когда он, тявкая, забегал впереди нас и, крутясь как волчок, путаясь в наших ногах, кусал нас за голенище сапог. Видимо и прозвали его «волчок» за его поведение.
     Дойдя до вырубки леса, мы случайно наткнулись на старый костер, в котором еще медленно тлели угли. Чтобы скоротать время мы решили развести костер вновь, тем более, для этого требовалось немного: всего лишь подбросить в старые угли сухих веток. До начала охоты оставалось часа два, так как тяга вальдшнепа должна была начаться не раньше захода солнца. Расположившись у костра, мы с другом достали из рюкзака термос и стали пить ароматный чай. Отдохнувший от дальней дороги волчок, стал весело бегать вокруг костра, обнюхивая все, что ему попадалось на глаза. Волчок был еще глупым, несмышленым щенком. До этого большого для него похода он знал лишь свой небольшой двор и никогда не выходил так далеко за его пределы. Теперь для волчка было столько открытий: этот лес с высокими непонятными деревьями и этот костер, от которого жарко веяло теплом.
     Мы не увидели, когда волчок забежал за другую сторону костра и успел сунуть морду в огонь, где языки пламя облизнули его кончик носа. За мгновение, с пронзительным скулом, волчок отскочил от костра и лежа стал закрывать лапами свой обожженный нос. Как вскоре выяснилось, ожог был несерьезным, а вот редкие, еще молодые, усы пострадали. Еще долго волчок лежал, закрывая лапами, нос и обиженными глазами косился на зловещий огонь.
     Этот урок запомнится волчку на всю жизнь, он уже никогда не сунет морду в огонь. Этот случай с волчком невольно навел нас на мысли о том, что как прекрасны бы были люди, если бы они никогда не возвращались к своим ошибкам. Как уже никогда не возвратится к своей ошибке, только что начавший жить, волчок.

                                     
                                   Последнее тепло
     
     Догорают последними лучами осеннего солнца октябрьские, еще совсем теплые, дни. В полдень, в безветренные часы, солнце пригревает как-то особо по-весеннему нежно, на мгновение появляется ощущение, что вот-вот всё снова зацветет, зазеленеет, станет опять таким добрым и ласковым. В такие минуты начинает казаться, что всё радуется последнему теплу этого года, даже воробьи на перебой по-весеннему чирикают и неугомонно гоняются друг за другом.
     Сады совсем опустели и, лишь на поздних сортах яблонь ещё осталось висеть немного пожелтевших, но не утративших своего аромата яблок. Палисадники печально осиротели, садовые цветы не так давно отцвели и пожухли. Разве что только и остались, неизменно радуя сердце, поздние цветы «Сентябрь». Именно на этих двух видах – белых и синих цветах осталась частичка полноценной жизни. Словно в хорошую пору медосбора кружится над этими благородными цветами несметное количество «неисправимых трудяг» пчёл.
     О боже, как прекрасно в эту почти безжизненную пору видеть беспечно снующих с цветка на цветок заботливо  собирающих нектар пчел. Но вдвойне приятнее слышать их успокаивающий и лечащий душу неутомимый своеобразный мерный гул. Эти крохотные и жизнелюбивые пчёлы, в заботах не замечая времени, в последний раз греются лучами октябрьского солнца.
     Да и мы сами по-своему радуемся последнему теплу, даже порой по-детски наивно не желаем верить в предстоящие холодные дожди и первые заморозки.